Выбранная

Преподобномученица Татиана родилась в 1897 году в селе Надовражное неподалеку от г.Воскресенска (ныне Истра) Московской губернии в благочестивой семье крестьянина Алексея Фомичева. Девочку крестили в сельском храме Рождества Пресвятой Богородицы.

Село располагалось на дне оврага. В те годы крестьяне надовражинские жили хуторками, домики их тонули в зелени и яблочных садах. Когда выйдешь из густого елового парка, открывался вид на желтенькую церковь с синей главой, усыпанной золотыми звездами. Стояла она на краю пруда, с берега которого видна была даль синеющего леса и на горизонте – белый храм. Место это овеяно старинными легендами, согласно одной из которых недалеко от села являлся Георгий Победоносец на белом коне, и по свидетельству бывавших там, «если быть на этом месте, то нельзя не верить: все оно овеяно какой-то особой благодатью, поля кроткие, березы и ельник». Чистым, незамутненным сердцем свято верила в таинственные рассказы и маленькая Танюша.

Таня, как и все крестьянские девочки до революции, любила, повязав на голову нарядный белый платочек, ходить в свой сельский храм на праздничные и воскресные богослужения. Житель соседнего села С.М.Соловьев вспоминает, что «храм был сырой и темный: легкие голубые арки терялись во мгле. Кое-где поблескивали тусклые серебряные образа. Редкая живопись была нежная и изящная, но вместе строгая, в стиле Александровской эпохи. Главный алтарь был во имя Рождества Богородицы. За окном алтаря зеленели кладбищенские деревья над могилами погребенных священников и их жен; весной к стеклам приникала белая черемуха. Правый алтарь выходил на юг, в нем было светло, там совершались свадьбы и служились молебны перед иконой «Всех скорбящих радости». Так как правый придел был теплее других, в нем служили зимой, весь Великий пост и только на Пасху переходили в главный храм. Но левый придел святого Димитрия Ростовского, выходивший на север, был мрачен и угрюм. С иконостаса сурово смотрел смуглый Дмитрий Ростовский. В углу стоял черный панихидный столик с иконой усеченной главы Иоанна Крестителя; в этом приделе всегда ставились гроба и служились панихиды. Обедни всегда совершались там в самое темное время, со дня св.Дмитрия, 21 сентября и весь октябрь». Здесь, в этом храме, Татиана в ранней юности почувствовала в своем сердце призвание Божие к монашескому служению. Испросив благословение у своего духовника и у батюшки с матушкой, пошла она пешком в близлежащий Борисоглебский женский монастырь в селе Аносино. Так в 1916 году девятнадцати лет от роду девица Татиана стала послушницей святой обители.

Это было тревожное время. Политическое брожение, разразившееся на следующий год революцией, вселяло в душу гнетущую неуверенность в завтрашнем дне. Неспокойно было и внутри стен обители. Матушка игумения Иоанна, мудро правившая монастырем вот уже почто четыре десятилетия, приближалась к своему девяностолетию. Сестры привыкли, что все в обители совершалось по благословению матушки, при ее молитвенной поддержке и защите. Теперь же физические силы заметно оставляли престарелую игумению, порой она не могла уже и до церкви дойти сама – и тогда матушку, скорбевшую о том, что она лишена богослужения, приносили в кресле. Через год после октябрьского большевистского переворота последовала ее тихая блаженная кончина.

Преемницей игумении Иоанны была прислана из Покровской общины духовная дочь схиигумении Фамарь (Марджановой) Алипия (Таишева), с девятилетнего возраста воспитывавшаяся при Бодбийском монастыре в Грузии. Матушка Алипия (в схиме Евгения) была небольшого роста, приятная лицом, постоянно носила очки. Всегда серьезная, сосредоточенная, молчаливая, смиренная, приветливая в обращении, она была глубоко почитаема сестрами и горячо любима ими как родная мать. На плечи новой матушки легло тяжкое бремя. Аносинскую обитель она приняла в цветущем состоянии: более 180 сестер, строгий устав, образцовое устроение как хозяйственной, так и духовной жизни. Однако томила неизвестность – чего ждать от новой власти? Сомнения вскоре разрешились. В начале 20-х годов развернулась кампания по изъятию церковных ценностей, в ходе которой подверглась конфискации и церковная утварь Борисоглебского монастыря. Монастырь был обложен непомерными налогами. Власти стали все чаще и наглее безпокоить монахинь – смиренная матушка терялась перед их безцеремонностью. И все же игумения Алипия всеми силами старалась сохранять монастырский дух и уклад жизни на прежнем высоком уровне.

В эти годы ежедневное утреннее правило совершалось в половине четвертого, а Великим постом – в половине третьего утра. За полунощницей следовала обедня. После обедни- завтрак, и все идут на святое послушание. В двенадцать часов обед и час отдыха. В три часа повечерие, в шесть часов вечера – всенощная или утреня. Перед утреней – ужин. В храме обязаны быть все. В келлиях стряпня строго запрещена. Ходить по келлиям без благословения не разрешалось, а мирским вообще запрещался вход, даже родным. В храме сестры стояли рядами, за каждой сестрой закреплялось место, монахини стояли рядами на возвышении. Место игумении было сзади, и она всех сестер всегда видела. Опаздывавшую в храм ожидал выговор, а то и наказание. Службы совершались истово иеромонахами. В обители было введено откровение помыслов. По монастырским делам к матушке приходили лишь старшие на послушаниях. Остальные сестры все вопросы решали со старшими по труду и своими старицами. Послушания в обители были так организованы, что каждая сестра с вечера знала, что ей надлежало делать на следующий день.

При матушке игумении Алипии послушницам, в числе которых была и Татиана, было благословлено носить апостольники (до этого такое право имели только инокини и монахини). В обители существовал особый обычай облачения в первоначальную иноческую одежду: рясу, апостольник, камилавку. В своих покоях, перед праздничной всенощной, матушка своей рукой коротко остригала волосы (под кружок) в знак отсечения своей воли и избавления от лишней заботы по уходу за волосами, а также, чтобы не тщеславились ими, и уже до конца жизни все сестры носили только такие короткие волосы.

В эти годы с июня 1925 по июль 1926 (до ссылки в Дивеево), в Аносино или на пустынном монастырском хуторе под Кубинкой жил епископ (священномученик) Серафим (Звездинский). Во время пребывания в монастыре владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме св. великомученицы Анастасии, наедине, с одной лишь псаломщицей. Он проводил жизнь затворническую, но тем ярче запомнились немногие беседы с сестрами епископа-«среброуста», проповедь которого отличалась простотой и ясностью, доходившей до глубины души слушателей. С каким трепетом внимала юная послушница Татиана описанию «дивного сада – жизни монашеской», как пламенело ее сердце святой ревностью «идти безбоязненно по трем тернистым тропинкам обетов монашеских (послушание, целомудрие и нестяжание), достигнуть и вкусить сладких плодов, что растут на деревьях в конце этих тропинок и приобщиться приснотекущему и николиже оскудевающему источнику непрестанной молитвы Иисусовой, непрестанного устремления души и сердца нашего к Господу нашему Иисусу Христу». В те годы Татиана в тайне сердца мечтала о монашеском постриге. Но на Небесах уже сплетался для верной невесты Христовой иной венец – мученический.

Жизнь в монастыре становилась все нестерпимее. Переведенная властями на статус трудовой артели, бедная Аносинская обитель, ранее имевшая всего восемь десятин земли, получила от государства сорок десятин, которые требовалось образцово обрабатывать и платить аренду. Это было тяжело, непосильная работа изматывала сестер, а духовные подвиги они продолжали нести по-прежнему, даже усилили подвиг молитвы, день и ночь читали акафисты, служили молебны, занимались Иисусовой молитвой. Матушка предлагала сестрам разойтись, но все решили ждать назначенного Богом конца.

В 1928 году на престольный праздник Святой Живоначальной Троицы в Аносином Борисоглебском монастыре состоялось последнее богослужение. Отзвонили колокола к празднику – в последний раз сестры с любовью украсили свой храм цветами. Говели, причастились. Последняя трапеза. Прощание друг с другом – и арест матушки игумении, двух священников и еще четырех сестер. Арестованных повезли в Москву, а остальным приказали через три дня освободить монастырь.

Сестры разошлись кто куда. Монастырский архив и библиотека были изъяты и отправлены в г.Истру. Иконы, вывезенные воинствующими безбожниками из Аносиной обители, погружались в специальные чаны с кислотой для получения золота, после чего тут же сжигались. Погибли и монастырские колокола. Троицкий собор действовал еще некоторое время в качестве приходского храма, но в Великую Отечественную войну он был взорван, а на территории разоренного монастыря со временем устроили машинно-тракторную станцию.

После разгона обители послушница Татиана вернулась к родителям в с. Надовражное. Как и многие другие насельницы закрытых обителей, она старалась придерживаться в своей повседневной жизни монастырского устава. Однако не прошло и двух лет, как в 1930 году в своей безумной ярости большевики разрушили до основания храм Рождества Пресвятой Богородицы.

Тогда вместе с другой послушницей Аносиной пустыни, Марией Брянцевой, Татиана прибилась к 12 сестрам Крестовоздвиженского монастыря из с. Лукино Подольского района, которые, после разгона в 1926 г. состоявшей из монахинь сельскохозяйственной артели, устроились на работу в открытый в стенах обители дом отдыха имени Карпова или рукодельничали, поселясь в окрестных деревнях. На службу они ходили в храм пророка Илии в соседнем селе Лемешево. В хоре этой церкви пели и аносинские послушницы Татиана и Мария.

В начале 1931 года ОГПУ сфабриковало «дело» против монахинь Крестовоздвиженского монастыря. Допрошенный 13 мая 1931 года следователем ОГПУ директор дома отдыха показал, что «в бывшем монастыре до сих пор висят колокола, кресты, стенные гравюры икон и разные церковные украшения, а за оградой монастыря находится церковь. Чем объясняется, что до сего времени не сняты колокола и монастырь не переделан в нормальный вид, трудно сказать. Однако пребывание до сего дня двенадцати монашек и их антисоветская деятельность дает основание полагать, что отсталое население окружающих деревень находилось под их влиянием и не подписывалось за снятие колоколов с монастыря. Двенадцать монашек составляют не что иное как общину вокруг бывшего монастыря, имеют общение между собой, проживают при монастыре, связаны с кулацким элементом, агитируют среди крестьянства, имеют общение с отдыхающими, всячески стараясь воздействовать на них, показывая себя обманутыми советской властью». Культработник дома отдыха показал:»Выскажу свое мнение о «святом» очаге вокруг церкыи. Хотя я сталкивался всего два-три раза с этим очагом во время обследования местности, и причем очень поверхностно, тем не менее я ярко ощутил именно гнездо и рассадник, враждебный нам, со своими зловещими старухами, проклинающими нашу установку. Характерно отметить, как сильно их влияние. Девушки-крестьянки в возрасте до двадцати пяти лет, с которыми я разговаривал около церкви, веруют в Бога и на мои попытки разубедить их сначала прислушивались, но скоро отмахнулись и пошли в церковь, руководимые старухами-монашками. Зимой были отмечены случаи, когда отдыхающие также ходили в церковь, поэтому мое мнение таково, что нужно вообще ликвидировать этот очаг вплоть до снесения церкви».

Послушниц Татиану и Марию арестовали 18 мая 1931 г. в числе 17 монахинь, инокинь и послушниц из различных обителей, поселившихся подле закрытого Крестовоздвиженского монастыря. Девушек заключили в Бутырскую тюрьму в Москве. Хозяйка дома в селе Лемешево, где жила послушница Татиана, показала, что та занимается рукоделием, которое продает крестьянам соседних деревень, и что она настроена против мероприятий советской власти. Одна из лжесвидетельниц показала, что послушница Татиана является ярой церковницей и ведет активную антисоветскую деятельность. Другой свидетель показал, что послушница Мария якобы говорила крестьянам: «Зачем вам нужны колхозы и зачем идти в них, когда там делают насилие над крестьянами? Сейчас вы, крестьяне, загнаны в такой хлев, в котором никакие законы не писаны». И крестьяне будто бы закричали в ответ на слова одной из послушниц: «Правильно говорят матушки, они все же больше нашего знают». На допросе послушница Мария отрезала: «К советской власти я отношусь с презрением. Советская власть нас задушила. На Церковь коммунисты устроили гонения, закрывая храмы и требуя уплаты больших налогов. Виновной в антисоветской агитации я себя не признаю». 29 мая 1931 г. тройка ОГПУ приговорила послушниц Марию и Татиану к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь.

Освободились они досрочно уже в 1934 г. Три года неимоверных тягот лагерной жизни, изнурительного труда и нечеловеческих унижений не могли сломить высокий православный дух невест Христовых и поколебать их устремления служить Господу. Освободившись из лагеря, Татиана и Мария поселились за 100-километровой (от Москвы) зоной — в с. Высоково Волоколамского района. Неподалеку, в деревне Шелудьково, жили еще две монастырские сестры – мать Ермиония и мать Валентина. Пропитание сестры добывали тем, что стегали одеяла, чему навыкли еще в Аносином монастыре. Вскоре подруги Татиана и Мария стали помогать только что переведенному из Москвы настоятелем Троицкого храма в с. Язвище протоиерею Владимиру Медведюку, духовному сыну св. праведного о.Алексия Мечева. Доктор исторических наук О.И. Подобедова, прихожанка церкви свт. Митрофана Воронежского в Москве, где ранее служил о.Владимир вспоминала: «Отец Владимир был человеком глубочайшей веры и глубочайшего смирения. С золотистыми волосами с рыжинкой, с большими карими глазами, бледным лицом, не очень высокого роста; прихожане называли его «Владимир Ясное Солнышко». И столько он милостыни творил. И в храме вся служба была – сплошной свет». По свидетельству О.А. Кавелиной, в иночестве Серафимы, «отец Владимир производил впечатление человека, который служил, всего себя отдавая молитве. Отличался он необыкновенной доброжелательностью и любовью». Приход отца Владимира стал для изгнанных из родных обителей сестер во Христе островком любви в холодном океане отчужденности, непонимания и враждебности. Их исстрадавшиеся души отдыхали и радовались, вновь обретя дорогую сердцу молитвенную среду.

Дочка батюшки Ольга Владимировна, бывшая в то время маленькой девочкой, вспоминает о необыкновенной кротости и скромности Татианы. Говорила она всегда тихим голосом и вообще казалась незаметной, однако среди прихожан «монашки» как-то выделялись особым благочестием. «Вижу их как сейчас перед собой, - говорит Ольга Владимировна, - такие люди не забываются: тепло от них исходило». Татиана не любила выказываться, и похвала человеческая, столь лестная для душ тщеславных, тяготила ее. Ольга Владимировна вспоминает, как однажды в храме не было чтицы и батюшка благословил читать на клиросе Татиану, однако это предложение так смутило ее, что она пыталась уклониться, отговариваясь своим неумением, однако «за послушание» прочла положенное по уставу – да так проникновенно и мелодично, что этот эпизод навсегда запечатлелся в памяти маленькой Оли. После этого случая Татиана была назначена постоянной псаломщицей, также пела она на клиросе. В основном же Татиана предпочитала скромные труды, помогая батюшкиной семье по хозяйству.

В доме у священника послушницы Татиана и Мария и были арестованы вечером 24 ноября 1937 года. Сотрудники НКВД застали их за рубкой капусты. Отец Владимир готовился служить на следующий день заказную заупокойную литургию, стоя в своей комнате у окна, вычитывал священническое правило, как вдруг мимо окна прошли милиционер и председатель сельсовета. «Кажется, сейчас за мной придут», - сказал о. Владимир дочери. Через несколько минут эти двое были уже в доме. «Дойдемте до сельсовета, кое-что надо выяснить», - сказал один из них. Отец Владимир стал со всеми прощаться, причем сонтрудник НКВД нарочито торопил, уверяя, что он скоро вернется. Но отец Владимир чувствовал, что возврата не будет. Всех благословив, он подошел к дочери, заплакал, поцеловал и сказал: «Вряд ли, деточка, мы теперь увидимся». Ордера на арест были выписаны на протоиерея Владимира, его сына Николая и на послушницу Марию Брянцеву. На арест Татианы Фомичевой даже не было ордера. Однако неисповедимый Промысел Божий именно ей судил испить чашу крестных страданий и увенчаться мученическим венцом. Николая дома не оказалось: он буквально на несколько минут отлучился к соседям, - и вместо него взяли вторую послушницу. Когда же Николай узнал, что за ним приходили, тут же бросился на станцию – не на ближайшую, где его уже поджидали, чтобы арестовать, а на следующую, и это его спасло.

Арестованных отправили в волоколамскую тюрьму. 26 ноября на допрос были вызваны председатель сельсовета, секретарь сельсовета и «дежурные» свидетели, которые подписали показания, написанные следователем. Отца Владимира и послушниц обвиняли «в гнусной контрреволюционной клевете против проводимых мероприятий партии и советской власти на селе, срыве подготовительной работы к выборам в Верховный Совет» и религиозной пропаганде.

- Следствие располагает данными, что вашу квартиру часто посещают монашки и верующие из окружающих селений Волоколамского и Новопетровского районов, - заявил следователь о.Владимиру. – Дайте ваши показания по этому вопросу.

- Монашки Фомичева и Брянцева мою квартиру посещали, но очень редко. Верующие мою квартиру посещают только с требой.

- Следствию известно, что у вас на квартире устраиваются сборища. На сборищах обсуждаете политику партии и советской власти.

- Сборищ у меня на квартире никогда не было.

- Следствие располагает данными, что вы среди окружающих вас лиц занимаетесь контрреволюционной и антисоветской агитацией.

- Контрреволюционной и антисоветской агитацией я не занимался.

- Вы показываете ложно. По вашему делу допрошен ряд свидетелей, которые подтверждают вашу контрреволюционную и антисоветскую агитацию. Следствие требует от вас правдивых показаний.

- Еще раз заявляю, что контрреволюционной агитацией я никогда не занимался.

Послушницы также категорически отказались подтвердить возводимую на них напраслину, никого не оговорив. «Следствие» было завершено 28 ноября, а уже на следующий день тройка НКВД приговорила о.Владимира к расстрелу, а послушниц Татиану и Марию к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Протоиерей Владимир Медведюк был расстрелян накануне праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы, 3 декабря 1937 года, и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово на окраине Москвы. О его расстреле семья узнала только в 1998 году, ранее им отвечали на запрос, что он умер в 1939 году от воспаления легких. Послушница Татиана попала в лагерь в Казахстане, претерпела множество лишений и приняла мученическую кончину от голода. Точное место и время ее преставления не установлены. Мария Брянцева после окончания срока заключения вернулась домой.

Юбилейным Архиерейским собором 2000 года протоиерей Владимир Медведюк и послушница Татиана были причислены к лику новомучеников и исповедников Российских.